Монах. Боль победы. - Страница 62

Шанти проскочила низко над крышей, бесшумно, как огромная летучая мышь. Она планировала, чтобы не создавать шума, и выпустила Андрея, когда тот был на высоте метра над поверхностью. Он приземлился, пробежал по крыше до её края, где скучал напарник Хистана, и на ходу достав из жёстких прикреплённых к бедру ножен клинки, снёс полусонному солдату голову, покатившуюся по крыше влево, за дымовую трубу.

Голова, с глухим стуком покатившаяся к ногам Хистана, вызвала у него такой ужас, что парень не смог издать ни звука — что его и спасло. Андрей медленно и осторожно направился к выходу с крыши, прощупывая пространство эмпатическим чувством, но так и не заметил солдата — тот застыл в ступоре, не испытывая ни страха, ни опасения — он был похож на камень. И оборотень его не почуял. Тем более, что ветер дул довольно сильно, и в сторону Хистана.

Потом солдат вспоминал эту ночь, и каждый раз молился, что судьба уберегла его от смерти. После этой ночи он ушёл в свой городишко, оставив военную службу, и устроился в храм послушником, через годы добравшись до поста настоятеля. Но каждый день он вспоминал то, как к нему подкатилась мёртвая голова напарника, и моргнула глазами — как живая. Он воспринял этот факт, как указание Господа — хватит войны, иди заботиться о душе!

Андрей нырнул в дверной проём — тот выводил на широкую лестницу, ведущую на второй этаж, в хозяйственные помещения — как обычно, ничего нового.

Необычно было только то, что внутри, возле лестницы, стояли двое солдат, с мечами наголо, и увидев Андрея, они без разговоров напали на него, и умерли через несколько секунд, захлебнувшись кровь из перерубленных шей. Андрей поздравил себя с удачей — ловко он обстряпал это дело — без шума, без пыли! И тут, будто в наказание за самонадеянность, на крыше, через которую он прошёл, забил набат — звонко, тягуче, истово, призывая расправиться с супостатом, проникшим в святая святых — хозяйский дом.

Это Хистан вышел из ступора, подполз к верёвке, свисающей с языка сигнального колокола и начал неистово её дёргать, как будто желая отомстить за свой страх.

Андрей зашипел сквозь зубы и неистово выругался, вспомнив самые чёрные из армейских ругательств.

Расслабился! Потерял хватку!..…..! Но делать было нечего — кроме как идти вперёд. Как там кто-то сказал? Если не знаешь, что делать — делай шаг вперёд!

И он сделал. Один шаг. Два. Десять. Прислушиваясь к крикам и шуму на улице. И… напоролся на целую толпу охранников, поднимающихся по лестнице с первого этажа.

Они были одеты в кольчуги, наплечники, поножи, на головах шлемы, а в руках небольшие, окованные железом щиты и короткие широкие мечи. Увидев незнакомца в обычной одежде, с двумя саблями в руках, охранники вначале пришли в ярость — беспокоить среди ночи — что может быть противнее? А потом обрадовались, и предвкушая скорую победу и расправу над несчастным, завопили:

— Стоять! Стой, придурок, брось оружие! Сдавайся, идиот!

А когда "идиот" не выразил желания сдаться и получить по заслугам, выстроились в стальную стену и начали оттеснять его к лестнице, откуда тот, собственно говоря, скорее всего и появился.

С крыши деться ему некуда — рассуждали бойцы — здание окружено со всех сторон, если даже и спрыгнет, не переломав при этом ноги, то его тут же захватит наружная охрана.

Никто даже не задумался — откуда Андрей взялся на крыше? Да вообще никто ни о чём не задумался — вот есть чужой, он с оружием, его надо захватить, или убить. Всё! Нечего рассуждать, нечего впускать в голову лишние мысли, как какой-нибудь образованный. Бей, режь, стреляй! Вот что надо делать. Чужой сейчас подымется наверх, спасаясь от двух десятков здоровенных, закованных в сталь мужиков, они возьмут сети и лассо, поставят лучников, чтобы подстрелить в конечность, и скоро этот супостат окажется в пыточной. Чисто, хорошо, правильно. Как учили!

Увы — для них. Чужак никак не хотел следовать их стройному плану. Более того, он оказался слишком прыгучим и вообще ненормальным. Разве нормальный человек побежит на строй тяжёлых латников как зверь, с диким рёвом, всего лишь с двумя сабельками в руках? Да он даже шлем этими зубочистками не разрубит!

Разрубил. Первые два удара рассекли шлемы двух латников, как будто те были сделаны не из лучшей стали, а из тонкого дерева. Мозги, кровь, кусочки волос и кожи забрызгали соседей убитых, и на долю секунды заставили их остановиться. Два следующих удара подсекли ноги двух других, при этом один из страшных секущих ударов напрочь отсёк ногу сержанту Эгдару, тому, который заехал в ухо Хистану.

Хистан потом со злорадством думал о божественной справедливости — ведь он, "придурок учёный", "жалкий выпердыш", жив и здоров. А этот тупой буга, истёк кровью с отрубленной ногой. Есть Бог! Есть!

Это было последней каплей, отправившей Хистана на служение Богу. Нужно же было как-то отработать полученную милость в виде божественной справедливости. Хистан сам всегда хотел расчленить этого Эгдара, но ему не хватало смелости. Вот Бог и услышал его молитвы.

Затем началась бойня, об ожесточённости которой можно было судить по забрызганным стенам, и даже потолку, находящемуся в пяти метрах над головой — брызги разрубленной плоти достигали и его.

Андрей вертелся, изгибался, подпрыгивал, падал на пол, и каждым ударом доставал, доставал, доставал! Люди падали так, будто это были не тяжеловооружённые солдаты, а колосья пшеницы под ножом комбайна. Он размылся в серую нить, в смертельный туман, каждым касанием убивающий противника.